Не смотря ни на что: костромичка, полностью лишившаяся зрения в раннем детстве, стала школьным учителем и защитила диссертацию - Logos44
  • Не смотря ни на что: костромичка, полностью лишившаяся зрения в раннем детстве, стала школьным учителем и защитила диссертацию

    • 3 сентября 2023
    • 12:16
    • 422
    Не смотря ни на что: костромичка, полностью лишившаяся зрения в раннем детстве, стала школьным учителем и защитила диссертацию

    Фото: Logos44.ru

    Наталья Тарковская уже двадцать лет преподает русский язык и литературу, а также имеет обширную практику в качестве репетитора, стало известно Logos44.ru. 

    2023 год объявлен в России годом педагога и наставника. И так удачно совпало, что 28 августа исполнилось ровно 20 лет с начала профессиональной деятельности единственного в Костромской области незрячего учителя. Наталья Тарковская полностью ослепла в раннем детстве, но от своей мечты работать в школе не отступала ни на шаг, даже когда ее пытались отговорить все вокруг. С 2003 года она преподает русский язык и литературу в школе-интернате для слепых и слабовидящих детей на улице Войкова в Костроме. О том, через что ей пришлось пройти, чтобы стать учителем, как удается добиваться идеальной дисциплины на уроках и при этом становиться настоящим другом своим ученикам, а также почему родителям детей с особенностями развития не стоит бояться отдавать их учиться в коррекционную школу, педагог рассказала корреспонденту Logos44.ru.

    — Наталья Анатольевна, вы в профессии уже двадцать лет.  Если попытаться подвести некий итог этому периоду, что это были за годы?

    — Замечательные годы! Это годы моего становления как педагога, и расцвета, потому что со временем я набиралась опыта. У меня появились свои наработки, методы и приемы. Это годы труда, работы над собой как над личностью, так и в профессиональном плане. Но это были годы очень радостного труда. Я всегда любила и  продолжаю любить свою работу. Быть педагогом — моя мечта детства. И за эти двадцать лет о своем выборе я ни разу не пожалела.  Конечно, не просто работать в таком изменчивом мире. Вот с 1 сентября опять вводятся новые федеральные государственные стандарты и образовательные программы. С одной стороны это сложно, потому что постоянно происходят какие-то перемены, а с другой — это стимул к профессиональному росту, толчок к развитию. Не всегда есть силы, время,  а у кого-то и желание, двигаться вперед. Можно, конечно, сидеть в своей зоне комфорта, пользоваться старыми наработками, это очень удобно. А тут хочешь — не хочешь, приходится заниматься саморазвитием, осваивать что-то новое. И это, я считаю, не плохо. Нужно идти в ногу со временем и соответствовать новым реалиям жизни.

    — Вы же потеряли зрение в раннем детстве… Расскажите, как это произошло?

    — Я родилась с ослабленным зрением. Это был 1978 год, медицина была не так развита, как сейчас, поэтому установить точную причину, почему это произошло, было очень сложно. При этом у нас в семье ни у кого нет проблем со зрением. Правый глаз у меня не видел с рождения, а левым я видела. Я ходила в обычный детский сад, но поскольку зрение было слабое, то врачи советовали учиться в специализированной школе для слепых и слабовидящих детей. Три года я училась как все, по плоскому шрифту, а потом, видимо, из-за сильной нагрузки у меня началось отслоение сетчатки. Мне в Москве сделали операцию. Это был 1988 год, тогда уже активно в столичных клиниках использовали лазер. Я стала значительно лучше видеть, даже видела нижние строчки таблицы, по которой проверяют зрение. Раньше это для меня было невозможно… Через пару недель я вернулась в школу. А потом зрение резко начало падать. Мы снова поехали в Москву, и там нам сказали, что никто не мог предугадать, что глаз так будет реагировать, и что наверное, надо было, может быть, год провести без зрительных нагрузок. Но в тот момент было уже поздно. Пошел необратимый процесс… Через полгода после операции я совсем потеряла зрение. Сначала сохранялось светоощущение, а потом и оно пропало. Мне было 10 лет.

    — Вы помните, что вы тогда чувствовали? Страх? Злость? Обиду?

    — У меня ничего этого не было. Я, может быть, не до конца все осознавала, но воспринимала это как данность. Это же все происходило постепенно, а не так, что я легла спать с хорошим зрением, а проснулась и уже перестала видеть. День за днем зрение становилось все хуже и хуже. И сознание мое было как-то подготовлено к этому.  То есть я не помню, чтобы для меня это стало трагедией, чтобы я злилась или переживала.

    Моя мама много лет не оставляла надежды вылечить меня. Когда мне исполнилось 15 лет, мы снова поехали на обследование, и там нам сказали, что зрение уже никогда не восстановится. Вот тогда для меня это стало настоящей трагедией. Я плакала несколько дней.

    — Как вы с этим справились?

    — Мне помогло моё окружение: школа и семья. Все шло своим чередом, и ко мне тоже пришло осознание, что не надо жить какими-то несбыточными мечтами, нужно принимать реальность такой, какая она есть. Тем более, к тому моменту я без зрения прожила уже пять лет. Приспособилась к учебе, и к быту. Я просто продолжала жить…

    — А когда вы поняли, что хотите стать учителем? И не боялись ли, что из-за потери зрения ваша мечта может никогда  не осуществиться?

    — Что хочу стать учителем, я поняла еще в начальной школе. Никакого страха у меня не было, а наоборот была абсолютная уверенность, что у меня все получится. Страх и сомнения  мне пытались внушить, как ни странно, мои учителя. Они меня отговаривали. У них какой был аргумент: что русский язык и литература — это множество письменных работ, а как я буду проверять тетради, если я не вижу? Но несмотря даже на это, я не боялась, а всегда верила, что смогу. Моя мама, конечно, хотела, чтобы я выбрала другую профессию, более востребованную. Она меня подталкивала поступить на юридический. Тут важно напомнить, что школу я закончила в конце 90-х годов. Это время, когда бюджетникам месяцами не платили зарплату, быть учителем было не престижно, труд педагогов оплачивался плохо.  Тем не менее, я настояла на своем. Ну, не лежала у меня душа быть юристом! Советовали мне идти учиться и на массажиста. Среди незрячих людей это востребованная профессия. Это тяжелый физический труд, и я очень его уважаю, но мне всегда хотелось заниматься умственным трудом, чем-то творческим, креативным. То есть я уже тогда, будучи подростком, осознавала, что рутина для меня неинтересна. И конечно, я понимала, что работать смогу только в специализированной школе для детей с проблемами зрения, где училась сама.

    — Насколько тяжело вам далось обучение в университете?

    — Я думаю, мне было сложнее, чем моим зрячим однокурсникам. Но университет у меня не ассоциируется с какими-то особыми трудностями. Мне, конечно, очень многие люди помогали. Моя мама устроилась на кафедру русского языка и литературы лаборантом, и проработала там около трех лет. Она брала всю необходимую методическую литературу в библиотеке, начитывала весь материал на диктофон, потому что в то время у нас не было ни компьютера, ни интернета. Мама взяла на себя очень большой объем работы.  Преподаватели тоже всегда шли навстречу, разрешали записывать лекции на диктофон, соглашались выслушивать мои ответы устно в перемены или после занятий. Они тратили свое личное время на это. С однокурсницами завязались хорошие отношения, они тоже мне помогали, встречали на остановке, провожали из аудитории в аудиторию. Вокруг меня были очень хорошие люди. Я им благодарна, без них мне было бы намного труднее.

    — Вы успешно окончили в ВУЗ, да еще и диссертацию защитили. Какое у вас научное звание?

    — Кандидат филологических наук. Меня к себе в аспирантуру пригласил лично Юрий Владимирович Лебедев. Отказать ему я просто не могла. Для меня это было счастьем и огромной честью. К нему очень многие мечтали попасть, но он не всех брал. И эти три года в аспирантуре и общение с потрясающими умными людьми, тоже многое мне дали в плане всестороннего личностного развития.

    — Вы сторонник жесткой дисциплины: строго относитесь к опозданиям на уроки, у вас своя довольно эффективная методика борьбы с невыполнением домашних заданий. Как вы к этому пришли?

    — Я сама в школе училась хорошо. Мне всегда все было интересно. И у меня было такое идеалистическое представление, что все дети хотят учиться, что они все горят желанием работать на уроке, все тянут руку и отвечают правильно, как надо. Мне казалось, школьники так поглощены получением знаний, что сидят на уроках, как мышки, ловят каждое слово учителя и всегда делают домашние задания. И я должна в их светлые податливые умы вложить разумное, доброе, вечное. Обогатить их внутренний мир прекрасной литературой, великим русским языком… С таким представлением я пришла работать в школу. Но уже через месяц мои розовые очки разбились.

    Мне доверили пятиклассников, им по 11-12 лет. А дети всегда нового взрослого, который вступает с ними в коммуникацию, испытывают, проверяют границы дозволенного. И конечно, первое время, они у меня стояли на ушах. Я им рассказывала о Пушкине, а они могли спокойно выйти к доске, что-то неприличное написать и всем классом хохотать. Или ходили на цыпочках по классу, проверяли, замечу или нет. Я убегала из класса в слезах, возвращалась вся заплаканная, что, конечно, тогда с моей стороны было непрофессионально. Но я и сама была еще неопытная, эмоциональная… Тогда временами мне казалось, что может быть, я зря пришла работать в школу, и все, кто меня от этого отговаривал, были правы, и у меня ничего не получится… Все-таки, это очень ответственная миссия преподавать детям русский язык.

    Но постепенно, я пришла к мысли, что нужно на уроке в первую очередь наладить дисциплину. Если ее не будет — не будет у ребенка и хороших знаний. Ведь задача учителя не просто дать детям знания, а еще и научить их чему-то, по сути, против их воли. Со временем я стала строже и требовательнее. И скажу честно, это не всегда находило понимание со стороны, например, некоторых родителей.

    — В чем это выражалось?

    — Есть три категории родителей: первая — это те, кто вообще не вмешивается в учебный процесс и не контролирует, как учатся их дети, вторая, и самая многочисленная, это родители, которые все-таки следят за тем, как их чада учатся, и третья — это родители, которые понимают, что только требуя, можно ребенка чему-то научить. Но такие родители, к сожалению, в меньшинстве.

    Чаще всего родители жалеют своих детей, ругают педагогов за требовательность, за большие объемы домашних заданий. Возможно, это особенность именно нашей школы, поскольку у нас учатся дети с ослабленным зрением, у которых помимо этого есть много и других сопутствующих заболеваний: неврология, ДЦП, нарушение слуха. Конечно, и родителей можно понять, но слепая родительская любовь и жалость, к сожалению, мешают добиваться результатов при обучении.

    Если поразмыслить, то учителю самому “выгоднее” меньше задавать на дом, чтобы потом меньше проверять. Особенно в формате русского языка, и тем более, в моем случае… Но я досконально всегда проверяю все домашние задания. Потому что понимаю, если не буду проверять, дети-то скажут: “А зачем делать уроки, она же все равно не проверяет тетради!”. А с таким подходом ничему научить невозможно. Когда родители понимают, что я много задаю не потому что я тиран, а потому что хочу добиться результата, это очень помогает. Учитель и родители работают в одном направлении — они хотят вырастить образованного человека, воспитать личность с определенными моральными качествами. А слепая родительская любовь порой просто мешает…

    — Но при всей строгости и требовательности вам удается выстраивать с учениками особые доверительные отношения. Как?

    — Я всегда стараюсь выстраивать хорошие отношения с детьми. С одной стороны дружеские, а с другой — серьезные, рабочие. Дети поняли, что на мои уроки нельзя опаздывать. Если к другому учителю, они могут себе позволить опоздать, то на русский язык и литературу, приходят вовремя. По другим предметам могут домашнее задание не сделать, а у меня знают, что я все равно сразу все проверю, и тот, кто не сделал уроки вовремя, получит “двойку” да плюсом еще и дополнительное задание. То есть на перемене мы можем пошутить, посмеяться, о чем-то отвлеченном поговорить. В старших классах, ребята могут мне рассказать то, чем не всегда готовы поделиться даже с родителями, что-то личное. Но когда начинается урок, они понимают, кто здесь главный и границы эти не переходят. Наверное, в этом и есть успех. Этого стиля общения с учениками я и придерживаюсь все эти годы.

    Я сейчас классный руководитель у 11 класса. К нам недавно пришел новенький мальчик из Ярославля. У него тоже слабое зрение, но в  Ярославле такой школы, как у нас в Костроме, нет. Так вот, он мне как-то сказал: “Я не понимаю, как в вас уживаются два разных человека?”.  Ему сложно воспринимать, как я легко взаимодействую с ними вне занятий, и как при этом достаточно авторитарно выстраиваю общение, когда мы находимся на уроке. Я понимаю, что дети, которые со мной с 5 класса, они уже воспитаны мною, они знают мои требования, для них это в порядке вещей. А вот новенькому сложнее, и я в каких-то моментах даю ему больше поблажек, даже если он этого не замечает и не осознает. У нас есть ребята с нарушением интеллекта, к ним тоже особый подход нужен. Педагог должен быть гибким.

    — Вы сказали, что в конце 90-х профессия учителя не была престижной. А что можете сказать об авторитете учителя сегодня?  

    — К сожалению, в обществе авторитет учителя падает. В чем-то, это вина и самих учителей, которые позволяют себе выставлять в соцсетях свои фотографии в купальниках. Все мы люди, у нас у всех есть личная жизнь, но зачем ее демонстрировать, тем более, если это могут увидеть твои ученики. Недопустимо, чтобы родители с детьми обсуждали учителей. Даже если в корне не согласны с ними, нельзя еще больше подрывать авторитет педагогов. Тем более, если родитель заинтересован в том, чтобы ребенок у этого учителя чему-то действительно научился.

    Это же распространенная история, когда родители начинают диктовать учителю, как надо “правильно” учить детей. Мне кажется, если педагогу понадобится помощь, он сам к родителям обратится. Это все равно, что прийти к врачу, и начать ему же и советовать, как правильно лечить и какие лекарства назначать…

    — И замечания от учителей в адрес своих детей не все адекватно воспринимают…

    — И в результате мы получаем общество невоспитанных и необразованных людей. Слепая любовь, без воспитания, привела нас к тому, что мы сегодня и имеем. Для родителей гораздо проще объяснить неуспех своего ребенка в школе тем, что его какой-то учитель невзлюбил. А он может реально просто не понимать, не дотягивать, или не хотеть учиться. Я подобное слышу очень часто. У меня большая практика в качестве репетитора, ко мне из года в год приходят школьники, и их родители говорят: “Вот, с учителем нам не повезло…” и так далее. Я не говорю, что все это наговоры, все учителя разные, но по опыту скажу, что чаще всего не педагог виноват, а ребенок сам не дотягивает. По разным причинам: или не может, или не хочет.

    — Вы педагог в специализированной школе для детей с нарушением зрения. Раньше она еще называлась коррекционной. Как ни крути, к таким учреждениям в обществе предвзятое отношение. Инклюзивное образование дает возможность детям с особенностями учиться в общеобразовательных школах наравне со всеми. Почему, на ваш взгляд, ребенку с проблемами зрения было бы лучше учиться в специализированной школе? Какие у вас есть для сомневающихся родителей аргументы?  

    — Во-первых, образование в нашей школе ребенок получит ничуть не хуже, чем в обычной школе. Более того, сейчас большинство старшеклассников, которые собираются поступать в высшие учебные заведения, ходят по репетиторам. Это что-то да говорит о качестве образования в массовых школах. Я могу сказать однозначно, что за все годы работы, мои выпускники в подавляющем большинстве сдавали экзамены без похода к репетиторам.

    Во-вторых, у нас в классе не по 30 человек, а максимум по 10. То есть я каждому могу уделить время, у всех почти в каждой клеточке в журнале стоят оценки. Мы тоже знаем все, что в больших классах детей к доске вызывают и спрашивают, дай бог, два раза в четверть. А у нас тут не отсидишься.

    В-третьих, мы уделяем внимание каждому ребенку, что невозможно сделать, когда у тебя три параллельных класса по 30 человек. И это очень большой плюс. Мы стараемся учитывать их индивидуальные особенности, к каждому подбираем подход, корректируем нагрузку. Наши педагоги знают особенности здоровья своих учеников, личные семейные обстоятельства, ведь это все учитывается в образовательном процессе. Мы проследим, чтобы и очки надел, и чтобы за парту поближе к доске сел. У меня есть ученик, он и видит плохо, и слышит тоже плохо. Но ему хочется как и всем иногда сесть за последнюю парту. И вот у нас каждый урок начинается с того, что я его пересаживаю, чтобы он и видел, что написано на доске, и слышал, что я говорю.

    Здесь я хочу подчеркнуть очень важный момент: если ребенок по-настоящему хочет учиться, он сможет это делать независимо от школы. Просто у нас он образование получит в более комфортных и щадящих условиях. Давайте скажем честно, не смотря на то, что сейчас уделяется большое внимание доступной среде и толерантности, в нашем обществе негативное отношение к людям с особенностями здоровья, к инвалидам, изменить пока не удалось. Для этого потребуется еще десятки, а может и сотни лет, чтобы ситуация в корне изменилась.

    А маленькие дети, они пока не понимают, что такое милосердие, сострадание, они очень злые. Я сама это в детстве пережила, меня дразнили и обзывали. Тогда я обижалась, но сейчас понимаю, что это типичное детское поведение. Одно дело, если ребенок просто очки носит, сейчас этим никого не удивишь, а если есть какие-то более серьезные особенности, более визуально заметные, то надо быть готовым ко всему. Это родителям важно понимать, хочешь чтобы твой особенный ребенок учился в обычной школе, прими как должное, что первое время его будут травить. А это сразу психологическая травма и комплексы…

    — Тут еще играет роль восприятие самих родителей, им неловко, что их ребенок учится не как все, а в “специальной” школе…

    — Родительские амбиции тоже ведь никто не отменял. Хорошо, если кто-то научился разделять свои желания и мечты и заботу о ребенке. Мне могут возразить: “А как же социализация?”. Да, это обратная сторона медали. Из комфортных условий, которые будут созданы в специализированной школе, все равно придется вливаться в общество. Но ведь к этому можно ребенка начать готовить на другом уровне: отдавать его в различные секции, кружки. Но пусть он образование получает в максимально безопасной и спокойной среде.

    У меня сейчас учится мальчик в 11 классе, у него слабое зрение, и в обычной школе ему учиться было бы проблематично. У него мудрейшие родители. Конечно, у них была в свое время дилема — отдавать сына в специализированную школу или нет? В итоге они решили, что ему будет лучше у нас. Так вот, сейчас он варианты ЕГЭ по русскому языку решает наравне со мной! Два года подряд занимает 2 место на региональной олимпиаде по русскому языку среди школ области. Мальчик очень одаренный. Он соответствует тому моему идеальному образу ученика, с которым я пришла работать 20 лет назад. Он впитывает, как губка, все время хочет получать новые знания.  Его родители знают, что их ребенок, получает качественное образование, а для них это важно, потому они хотят для него хорошего будущего. И вместе с этим он посещает спортивные секции, занимается в английской школе, ездит в лагеря, где общается с совершенно здоровыми  ребятами, заводит друзей. И с этим нет никаких проблем. Способов для социализации на самом деле очень много, не все же ограничивается только школой.

    — Я знаю, что вы без всяких там федеральных законов, много лет назад ввели строгое правило: на урок сдавать телефоны. До сих пор на эту тему ломаются копья, а вы это внедрили, и у вас это прекрасно работало…

    — И до сих пор работает! Я с первого дня объявляю: что на время урока  все сдают телефоны. У меня есть коробочка, дети приходят и со звонком телефончики складывают. На перемене, пожалуйста, если хотите можете взять свой телефон, этого я запретить не могу. Некоторые мои коллеги телефоны собирают только во время контрольных, но я считаю, что слишком велик соблазн, когда гаджет в портфеле или на парте. И если я реально хочу детей чему-то научить, то должна на время урока лишить их главного отвлекающего фактора. И никогда родители мне по этому поводу никаких претензий не предъявляли. Было бы удивительно, если бы кто-то возмутился, что во время урока я запрещаю играть в телефон.

    — Многим может показаться, что у незрячего педагога легко учиться, всегда можно списать, подсмотреть… Как с этим справиться?

    — Жесткая дисциплина — это полдела. Надо с детьми и над моральными качествами работать. И не всем совесть позволит, зная, что учитель не видит,  пользоваться этим. Мне как-то мама одной ученицы сказала, что она даже рада, что ее дочь учится у меня, потому что это дает ей возможность проявить свою человечность. Вот вроде есть возможность подсмотреть, списать, и легко получить хорошую оценку, а она этого не делает. И чем старше школьник, ему становится вроде как-то неловко пользоваться этой ситуацией. Одно дело пытаться обмануть зрячего учителя  который в равных с тобой условиях, и совсем другое — воспользоваться тем, что человек не видит. Мне кажется, в этот момент, чувствуешь себя недостойным. А каждый из нас в собственных глазах хочет выглядеть хорошим человеком. Это тоже многому учит.  Я надеюсь, что и родители пользуются этой возможностью с умом, и это помогает им воспитать своих детей порядочными людьми.